Человек и город.
Вечерело. По улицам стелился туман, густой как молоко. Если, конечно, замешать в это молоко угольную и кирпичную пыль и сдобрить эту смесь доброй порцией нечистот и тухлой рыбы. Промышленная столица привычно задыхалась в собственной грязи, давно не замечая этого.
Вдоль Ривер-Стрит брёл человек. Разглядывал витрины мелких лавочек, задумчиво читал названия и слоганы, провожал взглядом проезжающие мимо экипажи, изредка чему-то кивая. Поношенные ботинки с отваливающимися подошвами, рваные носки. Когда-то аккуратные, а сейчас изрядно засаленные брюки. Рубашка в пятнах грязи и машинного масла – он выглядел бродягой, одним из выкинутых городом на улицу рабочих, сотнями шатающихся в поисках работы.
– Абыр… абыр… абыр-дин! «Абердин. Самая свежая рыба». – Что такое рыба было понятно, что такое абердин – не очень. Возможно, тоже рыба.
«Стекло, посуда, фарфор». Образы собирались в голове, названия приклеивались к вещам, выставленным в витринах.
«Оружие. Всё для охоты и самообороны. Новейшие образцы от O’Mancer Machinery!». Эмблема с револьверами, вписанными в шестерёнку, кажется, что-то задела в душе. Бродяга остановился и стал рассматривать отсвечивающее воронёным металлом оружие.
Полчаса назад он обнаружил себя сидящим на скамейке в парке. Не имея ни малейшего понятия, кто он и где находится. Ни одной живой души вокруг, только деревья. “Деревья” – слово возникло из ниоткуда, обозначая объект. И другие деревья, со светящимися шарами наверху. Нет, не так. “Фонари”. Фонарь, стекло, газ, огонь – кусочки картины мира складывались воедино.
Немного подождав, он встал и пошёл вдоль ряда фонарей. Деревья закончились, начались дома. Камень и дерево. И магазины. Шёл, разглядывая вещи и надписи, пока не добрался до оружейного магазина. Рассматривая образцы за стеклом, он отчётливо представлял, как они лежат в руках, из каких деталей сделаны, как их разбирать и собирать.
На этом всё. Упрямая память не хотела рассказывать что-то ещё. Бродяга всё ещё не имел ни малейшего понятия, кто он и где находится. Вздохнув, он двинулся дальше.
«Мамаша О’Мур. Лучшая домашняя еда и эль в этом проклятом городе». На вывеске была намалёвана крупная женщина самого грозного вида. На слово “еда” в голове всплыл образ здоровенного дымящегося куска мяса, лежащего на белоснежной тарелке в окружении овощей. Сколько же он не ел? Не раздумывая, бродяга распахнул дверь и скрылся в недрах заведения.
Минутой позже в ту же дверь проскользнули две тихие тени.
Продолжение можно прочесть здесь